***

 

Мы, два замороженных идиота: Виктор Агеев, врач из города Вологды, и я, ученый-геолог из города Томска, — это наша альпинистская связка, — медленно двигались по ребру пика Душанбе, где на высоте 6950 метров планировали организовать последнюю ночевку перед восхождением на пик Коммунизма (ныне пик Исмаила Сомони), высотой 7495 метров. Это была  наша сезонная изюминка  или  адреналиновая  авантюра — в гордом одиночестве штурмовать высочайшую вершину Памира. Мы ощущали себя   сильными, нахрапистыми, и как нам казалось бессмертными и удачливыми. Вершина была уже на ладони. Мы были уверены, что завтра она будет под нашими ногами.

 

Вся наша группа осталась внизу на поляне Сулоева, а мы, замученные высотой, истощенные и обессиленные, штопали тяжелой поступью своих изможденных ног, заледенелые сугробы ребра.  Медленно, шаг за шагом, поднимались к нашей заветной мечте — пику Коммунизма. Погода была мерзкая. Сыпал сухой снег, резко дул рваными порывами колючий ветер. Мороз яростно лизал наши обветренные лица, и, казалось, что внутри наших измученных организмов все стынет, скукоживается и замерзает. И, если честно, было мерзко, холодно и невыносимо тяжело. Не хватало ни сил, ни дыхания, ни здоровья, ни былого оптимизма.

 

Мы уже дошли до площадок базового лагеря, где штурмующие гору восходители обычно разбивают последний перед восхождением на вершину палаточный лагерь, когда неожиданно на снежном гребне показалась группа альпинистов, медленно спускавшихся вниз с «лопаты» ребра пика Коммунизма. На длинных красных стропах веревок они   волокли по снегу что-то  продолговатое. Вид у всех был удручающий.

 

— Что-то неладное. Доставай быстрее примус. Срочно готовь много чая! — скомандовал Виктор.

 

Как врач, он всегда чувствовал себя на профессиональном посту. Мы побросали наши рюкзаки, быстро разожгли огонь, набили полный котелок льда и снега, и поставили на шипящее пламя газовый примус. Достали пачку чая, сухую клюкву, сахар. Виктор приготовил медикаменты.

 

Это были испанцы. Осунувшиеся от горя и усталости, они спускали завернутое в красный спальный мешок тело своего товарища. Первой к нам подошла девушка в синей пуховке.

 

— Мария. Испания, — глухо сказала она и села на рюкзак в стороне от всех.

— Николас. Капитан, — представился высокий, атлетического сложения, спортсмен.

 

Подошли другие. Жадно пили чай, утомленно закрывая глаза при каждом глотке.

 

— Я врач. Чем могу вам помочь? — Виктор суетился вокруг притихших испанцев.

 

Помощь пришлось оказывать всем. Несколько человек были обморожены. Один совсем ослабел,  все время лежал, страдая гипоксией.  Остальные двигались с таким

напряжением сил, что им срочно был необходим отдых.

 

— Чай — это хорошо. Горячо. Можно еще?

 

Мы вскипятили еще два котелка чая. Достали сухарики. Все разомлели, зарывшись в  снег и согревая руки у примуса. Николас хорошо говорил по-русски и правильно воспринимал нашу речь. Он рассказал нам о происшествии. Они уже покорили желанный пик и спускались с вершины. Все были возбужденные и расслабленные — многолетняя мечта приобрела реальность. Шли слаженно, цепко держась за обледенелую веревку-перила. Ледяной ветер застилал все вокруг. Видимость была нулевая. Каждый порыв снежного вихря отдавался скрипом льдистых иголок на зубах. Снег сушил горло, забивал бронхи. Пытка ветром была невыносимой. Неожиданно, где-то на стыке ножа пика и «лопаты» ребра, резкий порыв ветра сорвал большой карниз снега, который с треском набирая скорость помчался вниз. Раздался отчаянный крик и глухой грохот несущегося снега. Связку альпинистов, идущих впереди, мгновенно снесло в пропасть. Они покатились стремительно вниз, увлекая за собой облака снежной лавины. Напрасно кричали до хрипоты потрясенные испанцы. Мгла снежной бури поглотила место трагедии. Нужно было срочно что-то сделать. Вдруг еще живы? Зависли на веревке? Зарубились на льду? Навесив перила, Николас и Антонио быстро спустились по узкому ледовому обрыву. Но никаких следов обнаружить не удалось. Путь вниз продолжил дальше один Николас. Он медленно начал спускаться с верхней страховкой. Через несколько часов он поднялся с Макарием, еще не пришедшим в себя от шока. Он был свидетелем, как его товарищ по связке пронесся по лезвию ледника, прорезая заснеженные сбросы, и безжизненно повис на веревке, зацепившись за ледовый карниз. Шансов на его спасение не было. Сам Макарий чудом удержался у случайного выступа, зарубившись в склон ледорубом. Все собрались вместе и с трудом вытащили пристегнутое к веревке мертвое тело Игнасио. На нем было множество следов ушибов и переломов. Убитые горем испанцы сообщили о случившимся в базовый лагерь. Оттуда поступила команда срочно спускаться. В эфир полетел сигнал «SOS» всем группам восходителей. Весть о трагедии разлетелась по горам. К ним на помощь должен был направиться спасательный отряд. Настроение было похоронное. Лучшего друга и товарища по связке так нелепо и бестолково потеряли. Слезы смешались с усталостью. Не было сил идти дальше.

 

Время, однако, шло, и надо было что-то предпринимать. Посоветовавшись, решили выйти на связь, чтобы согласовать свои действия с базовым лагерем. Включили рацию. Эфир был наполнен радиопереговорами с группами: Варшава, Токио, Белград, София, Тбилиси…

 

— Фортамбек, ответь Томску.

— На связи.

— Пал Палыч, испанцы находятся с нами в районе «Душанбе». Решили им помочь. Состояние их удовлетворительное. Груз с ними. Ждем ваших рекомендаций. Как поняли? Прием.

— Объявились, наконец, — заворчал голос начальника спасательной службы международного лагеря П.П. Миланова. — Испанцев не отпускать от себя  ни на минуту. Ваша задача доставить их до гребня Буревестника. На помощь поднимается спасотряд. Да, осторожней среди трещин на плато. Пусть ваш доктор скажет, что нужно взять для оказания медпомощи.

 

В это время испанцы, не глядя на нас, медленно стали собираться в путь. Тяжело надевали рюкзаки, затянули стропы веревок на грудных обвязках. Попрощались с нами.

 

— Мы решили вам помочь. Пойдем вместе с вами. Поняли?

 

Испанцы недоуменно смотрели на нас.

 

— Мы будем помогать вам, — указывая на себя и на меня повторял Виктор.

 

Испанцы еще больше замешкались, о чем-то громко и быстро заговорили друг с другом. Затем Николас спросил чужим, как нам показалось голосом:

 

— А сколько это будет стоить? И в какой валюте?

 

Тут уж мы не выдержали и засмеялись.

 

— Ничего. У нас так принято. Давайте нам два тяжелых рюкзака.

 

Я взял рюкзак у Мари, Виктор нагромоздил на себя всю ношу Макария. Он с трудом держался на ногах. Пристегнули ремни, идущие от продолговатого мешка с телом товарища, и потянули все вместе нашу замерзшую печальную ношу. Нам надо было спуститься по ребру пика Душанбе с высоты 6950 метров до высоты 6100 метров. Затем пересечь длинное и протяженное плато. Путь до пика Парашютистов предстоял напряженный и тяжеловатый, с двумя холодными ночевками.

 

Памирское фирновое плато — район чрезвычайно сложный для прохождения. Плато простирается с запада на восток на 11 км. Высота плато понижается с запада на восток от 5730 метров, у склона пика Абалакова, до 5500 метров в его центре (в районе ледника Трамплинного), а затем снова повышается до 6000 метров (под склоном пика Хохлова). В пургу проходить по фирновому плато смертельно опасно. Памирское плато пересекают многочисленные ледниковые трещины. Практически нет спасения от лавин с юга. А рыхлый вязкий снег отнимает последние силы. Кроме того, здесь, как нигде, чувствуется ледниковая усталость и высота.

 

Мы шли очень медленно, проваливаясь в снег и загнанно дыша. Ремни  нашего волока  врезались глубоко в плечи. Ноги подкашивались от напряжения. Все чаще и чаще отставал то один испанец, то другой. Через каждые двадцать шагов все падали в сугроб, восстанавливая дыхание. Надежда была только на болгар, они должны были спускаться следом. Но двое из них, догнав  нас, с трудом держались на ногах. Обессиленные, они сопровождали больного югославского альпиниста. Мы обменялись лишь сочувственными  фразами и потащили груз дальше.

 

— Макарио! Макарио! — вдруг закричала Мария, указывая на упавшего позади нас товарища.

 

Мы бросились с Виктором назад и, добежав, увидели, что тот лежит в снегу и рыдает.

 

— Макарий! Макар! Пойдем. Надо двигаться. Идти. Слышишь? — уговаривал его Виктор. — Сейчас я тебе таблетку дам. Укольчик сделаю, и все будет о’кей!

 

Мы подняли его и повели, поддерживая за руки. Он затих, успокоился, подчинился. Шел медленно, обреченно глядя себе под ноги. Виктор надел на себя второй рюкзак, и наша «бурлацкая» группа снова потянулась по ледяному плато. Однако Макарио слабел на глазах. Он часто останавливался. Тяжело дышал. Садился в снег. И виновато смотрел на нас. Словно просил прощение за свою сиюминутную слабость. Решили остановиться на ночлег. Поставили шатровые палатки, решив ночевать посреди плато. Виктор сразу стал врачевать, ухаживая за своими измотанными пациентами. Мария занялась приготовлением пищи. Наше вечернее меню состояло из ароматных испанских блюд. Вышли в эфир по радиосвязи. Сообщили о себе. Спасатели подходили к ночевкам «Верблюд» — два дня подъема до нас.

 

Испанцы говорили по-английски, знали немного русский. В основном, все они были каталонцы. Николас — уроженец Барселоны. Мария по профессии — секретарь-менеджер, работает в коммерческой фирме. Николас занимался наукой. Макарио ремонтировал аппаратуру. Антонио работал на заводе. Все были удручены случившимся. Некоторое не верили, что благополучно спустятся вниз. Приходилось отвлекать их от грустных мыслей и, по возможности, поднимать боевой дух.

 

— Томск — это там, где живут одни.., — голос девушки запнулся в подборе русских слов, — медведи?

 

Я засмеялся.

 

— Нет, не только. Еще и студенты, и геологи, и строители,  и ученые, и очень много женщин.

— Красивых?

— Замечательных.

— Наши газеты пишут иначе.

— Врут они все, ваши газеты, — вмешался в разговор Виктор.

— А как у вас на счет корриды? — Виктор выразительными жестами показал, как испанские тореадоры протыкают быков шпагой.

 

Тут заволновался Антонио:

 

— О, фиеста. Коррида. Это спорт. Искусство. Поэзия. Надо быть испанцем, чтобы любить фиесту. Вы же любите хоккей, там толкаются и дерутся не меньше…

 

Понимание было достигнуто. Виктор достал допинг — маленькую пузатую фляжку со спиртом. Налил немного в кружку и пустил по кругу.

 

— Русская водка?

— Агуа ардиенте?

— Огонь любви!

— Ой ла-ла!

— Совет знатока. Заедайте спирт снежком! Будите здоровы!

 

Кружка пошла по второму, третьему кругу. Все пригубили, проглотив огненный глоток напитка. Кружка была беспощадно зацелована. Глаза у всех заблестели. Угасла усталость. И все заполняющая любовь и доброта нахлынула на нас. Мы вспомнили Дон-Кихота, Кармен, Колумба, Пушкина, Высоцкого, Гагарина. И зазвенели стихи Гарсии Лорки в переводе Марии Цветаевой:

 

-------------Начинается
-------------Плач гитары.
-------------Разбивается
-------------Чаша утра.
-------------Начинается
-------------Плач гитары.
-------------О, не жди от нее
-------------Молчанья,

-------------Не проси у нее
-------------Молчанья!
-------------Неустанно
-------------Гитара плачет,
-------------Как вода по каналам — плачет,
-------------Как ветра над снегами — плачет,
-------------Не моли ее.
-------------О молчанье!
-------------Так плачет закат о рассвете,
-------------Так плачет стрела без цели,
-------------Так песок раскаленный плачет
-------------О прохладной красе камелий,
-------------Так прощается с жизнью птица
-------------Под угрозой змеиного жала.
-------------О гитара,
-------------Бедная жертва
-------------Пяти проворных кинжалов!

 

Как красиво звучали стихи Гарсии в горах Памира! Словно молитва. В них вся Испания! В них столько любви и несбыточных желаний. Мария смотрела на меня словно на аленький цветок в руках чудовища. Потом улыбнулась, и полилась испанская музыка:

 

-------------Empieza el llanto
-------------de la guitarra.
-------------Se rompen las copas
-------------de la madrugada.
-------------Empieza el llanto
-------------de la guitarra.
-------------Es inútil callarla.
-------------Es imposible
-------------callarla.
-------------Llora monótona
-------------como llora el agua,
-------------como llora el viento
-------------sobre la nevada
-------------Es imposible
-------------callarla,
-------------Llora por cosas
-------------lejanas.
-------------Arena del Sur caliente
-------------que pide camelias blancas.
-------------Llora flecha sin blanco,
-------------la tarde sin mañana,
-------------y el primer pájaro muerto
-------------sobre la rama
-------------¡Oh guitarra!
-------------Corazón malherido
-------------por cinco espadas.

 

Я чувствовал, что мы все породнились. Связанные одной веревкой: горем, историей, стихами и красотой. Горящие глаза Марии сияли так, что свечи были не нужны. Я чувствовал, что она неземная, пришедшая из Космоса, переполненная светом, теплом и волшебством. Вот сейчас махнет ресницами, и над Памиром зажжётся Северное сияние. Вспыхнет неземная любовь, растают ледники, исчезнет недопонимание между людьми, недосказанность, не будут гибнуть хорошие люди, будет много солнца, много доброты и много любви. Несбыточное живет в нас! Волшебство Марии и спирта действовало впечатляюще.

 

Николас сидел и жмурился от нахлынувшей теплоты; Макарио чему-то грустно улыбался; Антонио молчал и очарованно смотрел на нас, а Виктор нежно гладил, как кошечку, свою недопитую фляжку.

 

— Давайте с легкой грустью помянем вашего друга Игнасио, — произнес Виктор и долил в кружку спирта. — Пусть его душа не плачет, а кружится над Памиром! А завтра устремиться домой — в Испанию.

 

И опять кружка пошла по кругу, и мы все, благодаря этой жаростойкой кружке, расцеловались.

 

Мы потом долго пили чай и благодарно смотрели друг на друга. Испанцы затянули  какую-то печальную песню. В ответ мы спели песню на стихи Михаила Светлова: «Гренада, Гренада, Гренада моя!»

 

На русско-английском-испанском языках мы говорили о горах, о погибшем еще неженатом парне, о его семье, о Памире, о любви, о нашей большой стране, о Сибири, о том, что значит для русских Родина. И пошли спать.  Виктора приютили в своей палатке испанцы. Меня забрала Мария на место Игнасио. Мы не спеша пошли с ней к палатке. В темноте я зацепился ногой за натянутые стропы палатки и бухнулся лицом в снег. Досада какая! Неуклюжий, как бегемот. Она засмеялась, помогла подняться и тщательно стряхнула с моего лица снег. Ее лицо от меня было близко-близко. А глаза насмешливо блестели. В палатке было тепло и уютно. Мерцала оставленная свеча. Шуршал снег о полог нашего шатра. Мы забрались в пуховые спальники и смотрели, как качаются наши тени на потолке палатки. Мария повернулась ко мне.

 

— Me gustas mucho. [Ты мне очень нравишься.]

 

Я лежал, как упавшее изваяние с острова Пасхи и, перебирая все свои никчемные знания испанского языка, боялся ляпнуть чего-нибудь невпопад. Все мое усталое существо тянулось к ней. Сердце стучало как пришибленное. Я замер и выдавил из себя заученную когда-то фразу.

 

— Te adoro. ¡Bésame! [Я обожаю тебя. Поцелуй меня!]

 

Мария улыбнулась. Подвинулась ко мне. Провела ладонью по моей небритой щеке и поцеловала меня как испуганного ребенка, которому приснилось необъяснимое чудо.

 

— ¡Abrázame! [Обними меня!]

 

Она взяла мою руку и прижалась к ней. Потом снова поцеловала меня. И я вдруг почувствовал себя другим: глубже, влюбленнее, всепонимающим. Звезды стали ниже и ближе. Вершины Памира, словно подвинулись ко мне и дружественно помахали снежными флагами печальных разлук. Я вдруг стал понимать испанский язык и слушал Марию, затаив дыхание. Я услышал трепет крыльев обнимающихся наших восторженных ангелов. Мария целовала меня и все говорила и говорила о себе и своих чувствах. И я все понимал.

 

— ¡Eres divina! [Ты божественна!], — Прошептал я.

 

Она почему-то заплакала и прижалась ко мне обреченно, словно замершая птица к теплому подоконнику. И под шелест снега и визга далеких лавин уснула у меня на руке. Усталость и горе победили чувства. Я лежал как истукан, проглотив дыхание, трепетно обнимая Марию и, боясь разбудить ее, думал о нас. Почему кто-то должен умереть, чтобы вспыхнула чья-то восторженная любовь? Почему нам судьба посылает возлюбленную, с которой нет будущего? Я чувствовал ее рядом и точно знал, что она — это я, а я — это она. Только высоко в горах возможно это понять. Потому что, чем выше мы от Земли, тем ближе к Богу! Глаза закрылись сами собой. И поплыла вокруг меня опаленная солнцем испанская степь, желто-зеленые холмы, засаженные оливковыми деревьями, и маленькие уютные зеленые поселения. Я брел босой по холщовой дороге среди одиноких полей. Вдруг меня кто-то похлопал по плечу.

 

— Buenos días, amigo. [Добрый день, друг] Soy Joselito, torero de Sevilla. [Меня зовут Хоселито, я тореадор из Севильи.]. La Virgen María me pidió que le diera estas esmeraldas milagrosas a tu María. [Святая Дева Мария попросила меня передать эти чудесные изумруды твоей Марии.] Ella se las merece. [Она их заслуживает.]

— ¡Gracias, Joselito! [Спасибо, Хоселито!]

 

Я открыл глаза. Сердце стучало. Тишина пронизывала холодный воздух. От наших дыханий дрожало пламя угасающей свечи. Лишь в маленьком окошке палатки светилась заснеженная гора. Она мне напоминала мешок с подарками Святого Николая Угодника. Не слишком ли много подарков за одну ночь?

 

Мария спала рядом и чему-то счастливо улыбалась. Ночь прошла бессонно. Сквозь пламенеющие вершины гор сквозил холодный рассвет. Снег к утру смерзся, превратив плато в белую пустыню, а на промежуточных остановках нашего вчерашнего пути выросли ледовые сугробы: результат снежных лавин. Хорошо, что мы ночевали здесь, а не там.

 

Мария проснулась рано и, поцеловав меня, умчалась готовить завтрак. Она была отдохнувшая и заботливая и порхала вокруг нас как бабочка.

 

Мы двинулись дальше. И так — три, четыре, пять, шесть часов пути. Двадцать шагов — восстановление дыхания,  десять шагов — на коленях вниз головой. Отдых. Пять шагов — остановка. Падение в снег и поиск сил у изможденного организма. Долго выдерживаем паузу, жадно дышим. Вот так и идем по плато мордой вниз и, яростно заглатывая холодный воздух. Но скоро мы уже не делали и пяти шагов за один переход — валимся с ног от усталости. Наш печальный груз с трудом ползет по бугристому снегу. Каждый шаг — это борьба на истощение. Бесполезно было уговаривать пройти еще несколько километров. Тяжесть свинцом наливала руки, плечи, ноги, и не было уже сил с этим бороться. Снова и снова.  Пять шагов – остановка. Пять шагов — отдых. Пять шагов — и ты в обмороке. Час, два, три часа. Мрак опускался на плато. Было очень холодно. Больше всего страдали пальцы рук и ног. Как только у кого они теряли чувствительность, все бросались на помощь. Продвигались медленно, все чаще делали остановки для отдыха, и с каждым разом они становились продолжительнее. Испанцы растянулись, шли, шатаясь, как идут ослабевшие больные люди. Я и сам хрипел. Прерывисто, глубоко и продолжительно кашлял. Со слюной выделялась кровь. Виктор смотрел внимательно на меня и горестно качал головой.

 

— Отек легкого, как пить дать.

— Доктор, не каркай! - огрызался я.

 

Мы настолько устали, что решили сделать очередной привал с ночлегом. До пика Парашютистов оставалось полдня непрерывного пути. Это был самый противный и трудоемкий подъем вверх. Установили палатки и упали замертво. Ужин готовил Макарий. Он решил нас удивить каталонской «паэльей». Из закромов рюкзака он достал рис, сухие овощи, специи и баночку консервированных морских продуктов. Откуда-то появились лимон и какая-то пахучая приправа. Получилась горячая сковородка с вкусным ароматом моря, овощей и трав. Приятно пахло шафраном. Жизнь продолжалась. Виктор достал свою наполовину заполненную спиртом кошечку-фляжку. Жаростойкая кружка пошла по кругу, и мы снова благодаря ей все расцеловались. И испанцы дружно запели нашу Катюшу, которая, глядя на усталую Марию, превратилась в девушку Марусю. Мы подхватили. И полилась разноязычная песня по Памирскому плато.

 

Manzano y peral ofrecían sus flores, Y la niebla matinal se elevaba sobre el río, Katyusha se acercaba a la orilla, A la orilla alta y escarpada...

Расцветали яблони и груши, Поплыли туманы над рекой. Выходила на берег Катюша, На высокий берег на крутой.

 

Песня пелась легко и призывно. Словно в пионерлагере. А Маруся была наша пионервожатая. И горел пионерский костер между нами. А вокруг были закадычные друзья. И не было никого роднее и ближе этих друзей.

 

Y caminando comenzó a cantar, Del águila gris de la estepa, Sobre aquel a quien quería Sobre aquel de quien guardaba las cartas.

Выходила, песню заводила Про степного сизого орла, Про того, которого любила, Про того, чьи письма берегла.

 

Ничто не может крепче привязывать людей друг к другу, чем испытания, пережитые вместе. Но только, наверное, в горах, в борьбе со стихией, человек способен так обостренно чувствовать и понимать, какой хрупкой и тонкой бывает нить любви и жизни.

 

¡Oh, brillante canción de la doncella, Vuela tras el sol radiante Hacia el soldado en la lejana frontera, Y llévale el saludo de Katyusha!

Ой ты, песня, песенка девичья, Ты лети за ясным солнцем вслед И бойцу на дальнем пограничье От Катюши передай привет.

 

У каждой судьбы своя логика и свой хронометр. Как, дорожа всем этим, остаться человеком, разделив боль чужого несчастья и откликнуться на зов мгновенного счастья?

Сколько стоят горы, столько они испытывают нас, сюда входящих, с этим вопросом? Счастье, когда отвечать на него можно со спокойной совестью и чистым сердцем.

 

Que recuerde a una humilde muchacha, Que escuche su cantar, Que protege su tierra natal Y Katyusha su amor mantendrá.

Пусть он вспомнит девушку простую, Пусть услышит, как она поёт, Пусть он землю бережёт родную, А любовь Катюша сбережёт.

 

Зачем песни так выворачивают душу? И почему к горлу подбирается комок. А в глазах застывают слезы. Я смотрел на Марию. Она на меня. И наши мысли и чувства переплетались в Млечном пути на краю Галактики.

 

— ¿Ahora soy Marusa? [Я сейчас Маруся?] — спросила Мария и засмеялась. И смахнула слезинки со щек.

— Маруся, напрасно слезы льешь! — бросился утешать ее Виктор. — Скоро вы будете внизу, в тепле и уладите все вопросы с транспортировкой груза. Все будет о-кей.

— Давайте обменяемся адресами и телефонами, — воскликнул Николас и достал блокнот.

 

Мы обменялись адресами.

 

— Я буду в Москве через 10 дней. Из Москвы 22 августа я улетаю в Томск. Мой рейс 1536. Может, в Москве встретимся? — тихо спросил я испанцев.

— Постараемся. Мы на Мадрид еще не брали билеты.

 

Николас посмотрел благодарно на нас.

 

— Спасибо Вам, ребята, вы нам здорово помогли! Простите нас, что мы сорвали вам восхождение.

— Гора — не здоровье: от нас никуда не уйдет. Все у нас еще впереди! – возразил Виктор.

 

Мы потом долго пили чай со спиртом. Полностью осушили кошачью фляжку Виктора и разбрелись по спальникам. В палатке было холодно. Кромешная тьма, спрессованная нависающими силуэтами близлежащих вершин, поглотила нас. Я зажег свечу. Темнота растворилась в отблесках мигающего огня. И наши тени плавно закачались. Я залез в спальник. Обнял Марию. И поцеловал ее в соленую шею.

 

— Ahora no. Seré tuya, pero no ahora. [Не сейчас. Я буду твоей, но не сейчас.] — отстранившись от меня, прошептала она.

— Да. Да. Да, — тихо проговорил я, целуя ее в просоленные от пота волосы, губы, шею.

 

Потом незаметно лизнул себя и почувствовал жуткий горький привкус застывшего пота.

Она билась, вся была в моих руках стройная,  упругая,  женственная, сильная, но в тоже время слабая и беззащитная от усталости и пережитого горя.

 

— No, Gregorio. [Нет, Григорий.] No comprendes. [Ты не понимаешь.] Seré tuya, pero ahora no. [Я буду твоей, но не сейчас.] No puedo. ¡Perdóname, por favor! [Не могу. Пожалуйста, прости меня!]

 

И я увидел ее глаза, полные слез, во мгле которых сиял блеск зовущего маяка. Она обняла меня. И прижалась губами к моему лицу. Прильнула. И я почувствовал, как бьется ее сердце.

 

— Gregory, ¿cómo vamos a mantener nuestra relación? [Григорий, как мы будем поддерживать наши отношения?] ¡Yo vivo en España y tú en Rusia! [Я живу в Испании, ты – в России!] — прошептала она.

— Приезжай ко мне в Томск. Я тебе сделаю вызов. Мы с тобой поедим на Алтай. Там очень красиво. Взойдем на вершину Белуха.

— ¿Estás casado? [Ты женат?]

 

Я поймал ее ироничный взгляд.

 

— Наши жены — пушки заряжены. Вот где наши жены! No! No! No! — горделиво ответил я. Все в прошлом! Один как сыч!

— ¡Eres espectacular! [Ты потрясающий!]

— А ты — самая замечательная Маруся! — ответил благодарно я.

— ¡Te quiero con todo mi corazón! [Я люблю тебя всем сердцем!]

 

Она прижалась ко мне, уткнувшись в мое лицо. Закрыла глаза и уснула. Усталость навалилась на нас. Я лежал в теплом спальнике. Обнимая свою любовь. И думал о нас. Завтра Мария с ребятами спустятся вниз. И ветер перелистает время. Такое ощущение, что все, что происходит в жизни – все происходит по взмаху волшебной палочки. Взмах! И  где-то глубоко под нами в мантии Земли заклокочет магма, вырвется избыточная энергия, заскрипит литосфера, образуя глубинные трещины. Над ними затрещит лед на ледниках. Вздрогнут  горы. Грянут лавины. Море выплеснется. Континенты сдвинутся навстречу друг другу. Встрепенутся люди. Вспыхнут или потухнут чувства. Смерть или любовь настигнет избранных. Государства начнут или закончат войны. Ураганы, засуха или наводнения, цунами обрушатся на страны. А люди будут просить у бога милости и прошения. Взмах! И все исчезнет, успокоится и все будет как всегда. Какая-то безжалостная пульсация во всем. Какие силы правят миром? Силы кошелька или силы добра? Почему так  скоротечно перелистываются страницы жизни. Кто управляет историей и судьбами людей. Найдется ли среди нас такой человек, кто повернет всю эту последовательность вспять. Голова разрывалась от мыслей. Я осторожно гладил Марию  и мысленно просил бога не разлучать нас. Так под эту просительную молитву я и заснул.

 

Утро озарило нас солнцем. Горы сияли. Синева неба слепила глаза. А ледники походили на выдавленную белоснежную зубную пасту. Мы умылись снегом, поели перловой каши и двинулись, вверх к пику Парашютистов.

 

Мария молчала. Мы шли рядом. Все, как бурлаки тащили груз. Разлука уже беспощадно витала в воздухе. К обеду добрались до гребня Буревестника, где уже навешивали веревки спасатели. Особенно тяжелым нам показался последний подъем. Я взобрался на него в полузабытьи, впрочем, и остальные тоже лезли почти на четвереньках, оставляя на плато последние силы. Настало время прощаться. Мы обнялись с испанцами. Еще раз обменялись адресами. Похлопали друг друга, как закадычные друзья и даже прослезились на счастье. Они совместно со спасателями начали осторожно спускать свой печальный груз вниз по скалам. Мария молчала. Лишь изредка на меня бросая беглые взгляды. Глаза у нее были заплаканные и чужие. Она смотрела на меня беспомощным взглядом, как смотрит на любимого  щенка, уезжающая от дедушки девочка.

 

— - ¡Escríbeme, llámame, recuérdame! [Пиши мне, звони, вспоминай меня!] Gracias por todo. [Спасибо за все.] Me regalaste tres días de felicidad. [Ты подарил мне три дня счатья.] ¡Siempre seré tu Marusya! [Всегда буду твоей Марусей!] Intenta no desaparecer para siempre. [Постарайся не исчезнуть навсегда.], – прошептала она тихо.

 

Мы поцеловались. Она прижалась жалостливо ко мне, и я понял какая она беззащитная, беспомощная и тоже время готовая идти дальше. «Вот и окончился путь, помни, надейся, скучай! Снежные флаги разлук вывесил старый Домбай», — вспомнил я строчку из песни Ю. Визбора.

 

— Приезжай ко мне! Я буду тебя ждать! — сказал я, хотя знал, что этого никогда не случиться.

— Вот увидишь, тебе понравится!

 

Она кивнула головой и медленно пошла вниз, пристегнув карабин к перилам веревки. И я понял. Судьба навсегда закрыла эту страничку. И я навсегда потерял ее отточенный силуэт, ее грустный голос и пронизывающие чувства.

 

Мы с Виктором проделали путь назад, к своей палатке и рюкзакам, и еще сделали попытку взойти на высоту более 6950 метров. Но драгоценное время было упущено. Прождав более трех суток благоприятной погоды, мы вынуждены были отступить. А через неделю благополучно спустились в базовый лагерь на поляну Сулоева. Там нам сообщили, что испанцы пять дней назад улетели на вертолете в поселок Джиргиталь. Последняя надежда на встречу с Марией рухнула бесповоротно.

 

--------В суету городов и в потоки машин

--------Возвращаемся мы, просто некуда деться.

--------И спускаемся вниз с покорённых вершин,

--------Оставляя в горах,

--------Оставляя в горах своё сердце.

Я летел в Томск, а в моем сознании звучала эта песня В. Высоцкого. Я ее повторял, как мантру, чувствуя ее всем сердца, бессознательно напевая слова, так как строки песни полностью совпадали с моим настроением.

 

Томск меня встретил дождливой погодой. Самолет, брызгая лужами, промчался по мокрой полосе и остановился вблизи аэровокзала. Нас выпустили на волю, и я вновь с наслаждением вдохнул родной сибирский воздух. Мы долго ждали багаж. Наконец его привезли. Я перекинул за плечи свой похудевший рюкзак и быстро пошел к выходу.

 

— Hola, Gregorio. [Здравствуй, Грегорий!] ¿Aún no has olvidado a tu Marusya? [Ты еще не забыл свою Марусю?]

 

Я вздрогнул, услышав знакомый голос. Наверно, я схожу с ума. Какое-то наваждение. Этого не может быть. Галлюцинация. Я отчаянно замотал головой. И от изумления начал ловить ртом засушенный воздух. В двух шагах от меня стояла улыбающаяся Мария. Она словно спустилась с гор. Мария была легкая, стройная, изящная, в ярком спортивном костюме. С ее плеча свисал причудливый рюкзачок.

 

— Мари, это ты! Ты настоящая? Ты мне не привиделась? Мари,  я чуть не умер от счастья! Ноla, дорогая! Hola, моя любимая! Боже, какой подарок!

 

Она бросилась мне на шею. И мы долго стояли, обнявшись, как два утеса посреди реки и поток пассажиров обтекал нас, с любопытством проплывающих зевак.

 

— Ты теперь мой идеал и герой!  Как ты нашла в себе силы, чтобы развернуть эту предсказуемую последовательность вспять? Даже я не верил в твой приезд. Если честно, то я расстался с тобою навсегда.

 

— Tuve un sueño en el que la Virgen María me regalaba una joya con maravillosas esmeraldas. [Мне приснилось, что Дева Мария подарила мне украшения с чудесными изумрудами.] Me la pasó a través de ti. [И передала их мне через тебя].

— Ты прелесть! Я тебя теперь никуда не отпущу. Здравствуй, сибирячка Маруся!

— ¡Ноla, torero Gregorio! [Здравствуй, тореадор Грегорий!] ¡Yo soy tu verdadero triunfo! [Твоя настоящая победа – это я!]

 

Мы взялись за руки и побежали, смеясь по площади, чтобы быстрее умчаться домой, в Томск!

 

08.02.2019 г.

 

***

 

Оглавление №17